По пустынной не узкой, и не широкой улице шёл пожилой, но крепкий человек аристократической наружности. Ползущие вдоль его следования дома были и знакомы, и незнакомы одновременно. Вернее, он не помнил, знает он их, или нет. Несмотря на это, шёл он уверенно и целенаправленно. Обыденный дневной свет казался необыкновенно тусклым, как бывает в ненастную погоду. Необычным был ещё и тот факт, что ни дома, ни деревья, ни сам человек, казалось, не отбрасывали тени.

  Перейдя через столь же пустынную дорогу, человек подошёл к серому зданию со ступеньками перед входом. У здания толпились люди, много людей. Видимо, это были посетители серого дома.

   — Кто крайний? — полюбопытствовал человек.

Люди молча переглянулись, и неопределённо пожали плечами.

   — Так не пойдёт, — не унимался человек. — Разберитесь. Станьте в очередь.

Люди повиновались. Через некоторое время бесформенная масса превра-тилась в стоящую вдоль дома длинную вереницу народа.

 Человек пошел в край очереди, но внезапно путь ему преградила мол-чаливая женщина в платке.  Бросив на него мимолётный взгляд, женщина пошла к входу, как бы приглашая человека идти за ней. Подойдя к ступеням, она так же молча развернулась, направилась назад и заняла своё место в очереди.

  Препровождённый к двери таким нелепым способом человек вошёл внутрь и оказался в вестибюле медицинского учреждения. Слева от него вдоль стен на длинных топчанах сидели посетители, ожидая приглашения в кабинет.

  Человек перевёл взгляд направо и увидел дверь лифта. Он точно не помнил, но отчётливо знал, что ему туда. Подойдя к лифту, он услышал характерный «сигнал прибытия» — и двери лифта распахнулись.

  Человек зашёл в кабину и нажал на кнопку…

  — А-а-а! Глеб Иванович! Какими судьбами? Мы же с вами только недавно встречались. Голубчик! Что стряслось в этот раз?

  Врач сидел спиной к окну за массивным столом, своими габаритами мало походившим на врачебный стол. Неоновый дневной свет, фонтаном врывав-шийся из окна в кабинет, засвечивал белый халат доктора, отчего силуэт последнего имел размытые очертания.

 — Здравствуйте, доктор. Мы встречались? Простите! Что-то с памятью случилось. Начало события помню, а чем закончилось — хоть убей… не помню! Начинаю напрягать память — голова раскалывается от боли… и всё.

 — Не мудрено, голубчик! Вы же совсем недавно пережили инсульт. У вас высокое давление. Так бывает. Со временем восстановитесь…

  — Не хочу я «со временем»! Я уже не молод…

  Врач улыбнулся.

  — Какие ваши годы! Так, говорите, не помните?

  Он вынырнул из света, и очутился рядом с Глебом. Приподнял тому веко и заглянул в зрачок.

  — Ну, да! Я так и думал, — задумчиво проговорил врач. — Я так и думал…

  Он подошел к стеллажу, расположенному вдоль стены кабинета от двери до окна, и от пола до потолка. Кабинет оказался чрезмерно длинным, а потолок — не в меру высоким.

  Доктор выдвинул один из ящиков. Перебрал стоящие в боевом порядке личные дела и, не найдя нужного, задвинул ящик обратно. Выдвинул следующий. За ним — еще, и еще. Нужной папки не было. Постояв мгновение в задумчивости, взял, стоящую у противоположной стены стремянку. Приставил её к стеллажу и полез наверх. Где-то под потолком, из дальнего ящика была извлечена нужная папка, и доктор, с легкостью соскочив вниз, занял своё место под фонтаном света.

Раскрыв папку, доктор пролистнул содержимое, и сочувственно обратился к Глебу:

  — В прошлый раз мы ограничились одной встречей. Я уж думал, следующая будет не скоро. Вы уверены, что не хотите ждать, а хотите всё вспомнить?

  — Конечно, доктор, уверен!

 — Ну, хорошо, голубчик. Воля ваша. Я выпишу вам направление в наш психосоматический Центр. Там вы немного успокоитесь, ещё раз всё обдумаете, и если подтвердите своё желание, я полагаю, они вам помогут.

  — Зачем мне в психушку? — удивился Глеб внезапному предложению врача. — У меня, доктор, давление, а не шизофрения.

  Доктор рассмеялся.

  — Вы, Глеб Иванович, слишком впечатлительны. Это не психушка, как вы изволили выразиться, а психосоматический Центр. В нём лечат боль тела, вызванную болью души. Я дам направление. Вы прибудете в Центр, и ляжете. Немедленно.  Учтите, там много желающих. А вам, раз уж вы настаиваете,  необходимо лечь именно сейчас...

  — Хорошо. Выписывайте, — согласился Глеб.

  Доктор выписал направление.  Достал из стола печать. По-драконовски хакнул на нее два раза. Но так и не добившись пламени изо рта, ожесточённо стукнул ею по ни в чем не повинному листку бумаги.

  — Вот направление. Удачи. После лечения, если понадобится, придёте ко мне.

 — Спасибо, доктор. До свидания, — взял Глеб протянутый доктором испи-санный и пропечатанный листок.

  Выйдя из серого здания, Глеб направился домой за вещами.

 Перейдя дорогу в обратном направлении, он услышал оклик знакомым голосом. Глеб повернулся в сторону голоса. Эта была соседка Лера. Она спешила к нему через перекресток, неся, повисшую через плечо большую спортивную сумку.

  — Вот, Настя передала. Тут твои вещи и еда.

  — А как она узнала, что…

  — Ей позвонил твой врач и сказал, что направил тебя в больницу. Вот она и собрала тебя. Потом её куда-то вызвали, она передала мне сумку и убежала. 

  — Понятно… — сказал ничего не понявший Глеб, взял у соседки сумку, развер-нулся и зашагал в противоположную сторону. Уже через мгновение он переступал порог больничного отделения. Когда за ним захлопнулась брони-рованная дверь с электронным замком, по коже пробежал мороз. Перед ним за приёмной стойкой сидели две мужеподобные медсестры с каменным выраже-нием, то есть вообще безо всякого выражения лицами. Следующим неприят-ным обстоятельством было подписание документа на трёх листах, с бесчис-ленными пунктами,  требующими самостоятельной подписи. Этим документом Глеб подтверждал своё согласие с лечением, препаратами, а так же концла-герным режимом отделения.

 После окончания юридических формальностей, Глеба провели в ордина-торскую.

 — Так-с, с чем пожаловали? — разглядывая амбулаторную карту Глеба, спросил врач, как брат-близнец, похожий на врача в поликлинике.

  — Да вот, доктор, давление высокое, памяти нет, и голова раскалывается.

  — Чем лечились?

  — Я не помню.

  Доктор показался человеком добродушным и знающим своё дело. Сразу вошёл в доверие, заговорщицким тоном обсуждая перспективы лечения и безвредность назначаемых препаратов. В общем, рубаха–парень.

  Глеба проводили в четырёхкоечную палату. Рядом с его койкой соседствовала койка здоровенного весельчака, забавлявшего больных разнообразными байками и анекдотами. Поодаль располагался молодой сухощавый человек, назвавший себя Мишкой. Мишка не помнил, кто он и как сюда попал. На четвёртой койке, болтая ногами, сидел грустный маленький мальчишка. Он ничего не говорил, а только  смотрел на весельчака большими синими и совер-шенно грустными глазами.

  Первый же день пребывания в больнице принёс первые неприятные ощущения. Медицинская сестра не выпустила Глеба на прогулку на заднем дворике больницы. Сестры в отделении объёмами и отношением к больным скорее напоминали тюремных надзирателей, нежели сестёр милосердия. Впрочем, в некотором смысле так оно и было. Глеб возмутился нежданному отказу. Но сестра подавила мятеж, заявив, что лечащий врач дал команду сегодня больных не выпускать.

   — Вот приедет доктор, с ним и решайте.

   — А когда приедет?

   — Завтра.

   — Так что же мне, до завтра не выходить? — возмущённо удивился Глеб.

  — Я лишь выполняю распоряжение, — отрезала сестра. — А будете дебоши-рить — вызову охрану.

  Вечером медсестра пришла со шприцом.

   — Готовьтесь на укол.

   — А что за укол? — поинтересовался Глеб. — Мне ничего не назначали.

   — С сегодняшнего дня вам назначили уколы. Разбирайтесь с доктором. А моя работа — выполнять назначения.

   — Хорошо, — согласился Глеб и, оголив неприкасаемое место, лёг на кровать.

   — Нет, — остановила его медсестра, — укол в вену. Давайте руку.

  Глеб перевернулся на спину и подставил руку. Медсестра ввела в вену прозрачную жидкость и вышла из палаты.

  Глеб попытался встать, но не смог. Проговорил что-то неразборчивое и прикрыл веки. Сквозь надвигающийся сон услышал он, будто кто-то нежно называет его котёнком. Глеб улыбнулся и погрузился в темноту.

Темнота растворилась мягким утренним светом, и он обнаружил себя лежащим под одеялом на своей кровати в своей однокомнатной квартире.  Через мгно-вение в комнату вошла Настя. На её плечах халатиком развевалась его рубаха, застегнутая на одну пуговку.

   — Котик, ты уже проснулся?

   Глеб потянулся — и впрямь напомнив кота.

   — Да, родная. Ох, ну и сон же мне приснился!

   — Опять кошмар?

   Глеб наигранно улыбнулся.

   — Глупость какая-то. Но уж очень  реальна.

  Настя пантерой запрыгнула на кровать, накрыв своим телом мужа и обвив руками его голову.

   — Никому не дам обижать моего котика!

   Она прижалась щекой к его щеке, и нежно прошептала:

  — Не волнуйся, милый! Это всё нервы и усталость. Ты совсем не отдыхаешь! Может, бросишь всё к чертям? Будем жить как люди. Что нам нужно для счастья? Ты есть у меня, я — у тебя…

   — Да, родная… — мечтательно глядя в потолок, тоже шёпотом ответил Глеб.

  Он обнял жену и, выказав необыкновенную ловкость для пожилого человека, мощным рывком перевернул Настю на спину, оказавшись при этом над ней. Теперь уже он обнимал жену за плечи.

  — Ты есть у меня! Я — у тебя! И больше ничего не говори! — с гордостью победителя четко произнёс Глеб, и крепко запечатал её рот поцелуем…

  За двадцать лет, прожитых вместе, они не утратили ни искорки огня этого странного чувства — любовь, вспыхнувшего внезапно в сердцах обоих при первой встрече, когда Настя — молоденькая выпускница театрального учи-лища столкнулась за кулисами театра с ведущим актёром Глебом Стрельцовым.

  В тот момент ни он, ни она не проронили ни слова. Только один случайно брошенный взгляд. Но и его хватило для незримого слияния двух блуждающих в Космосе половинок в единое и неделимое целое.

  На следующий день на премьере нового спектакля он подарил ей охапку чудных полевых цветов. А уже через месяц они подали заявление в ЗАГС. Свадьбу договорились сыграть скромно, без афиширования в театре. Двадцатилетняя разница в возрасте и юный возраст невесты, Насте только исполнилось восемнадцать, ставили перед Глебом тяжёлую этическую задачу. Решили пригласить, по секрету, трёх самых верных друзей. Бракосочетание прошло без проблем, как по сценарию. Но в ресторане, где договорились отметить это событие, молодожёнов ждал шокирующий сюрприз. Когда двери ресторана распахнулись, и жених с невестой и их секретные верные друзья ступили в затемнённый банкетный зал, внезапно включенный свет проявил предательскую сущность этих верных друзей. Все столики ресторана были сдвинуты в один бесконечный стол со стоящей перед ним свадебной аркой, усеянной красивейшими белыми цветами. Помещение под завязку было заполнено коллегами по цеху. Поздравить молодожёнов собралась вся труппа театра.

  В разгар веселья Настёна, уже на правах жены, обратилась к директору театра с вопросом о предоставлении мужу заслуженной квартиры. Тогда же впервые Глеб обнял жену и запечатал её рот страстным и долгим поцелуем.

  За двадцать последующих революционных лет квартиру они так и не получили. Но зато в их семье появилась красивая традиция: каждый раз, когда Настёна говорила то, что  не нравилось мужу, он никогда с ней не спорил и не ругал её. Он попросту запечатывал её рот поцелуем…

  — Ты есть у меня! Я — у тебя! И больше ничего не говори! — произнёс Глеб.

  Но Настя, мотнув головой, оборвала мужа.

  — Хватит закрывать мне рот! Сколько можно молчать? Разве ты не видишь? Они же ездят на тебе! Взнуздали, как тягловую лошадь, и ездят! Спектакли, спектакли, спектакли! И всё живём, как нищие, в этой однокомнатной квартире. Я пожертвовала всем ради тебя: карьерой, молодостью, материнством! А ты, за двадцать лет, не можешь пойти и стукнуть кулаком по столу!

  Упрек жены был уместен, но неприятен. Глеб откатился на спину и задумчиво произнёс:

  — Ты права, Настёна! Права на все сто! Но ты же видишь, в какое время мы живем! Родина и раньше-то была мачехой, а теперь вообще стала чужой злобной тёткой с кривым лицом. Не повезло нам всем жить в это время. Но что делать? Сейчас всё решают не заслуги, а деньги и связи! Ни того, ни другого у меня нет. А задницу лизать разным подонкам ради квартиры меня не научили.

  — Вот за это я и люблю тебя, котик! — повернувшись, и обняв Глеба, прижалась к нему жена. — Я не права. Я помню, как ты обивал пороги. Бежать бы отсюда!

  — Некуда бежать! — выдохнул муж. Обнял жену и добавил: — Кому нужна семья пожилого бедного русского артиста? Никому…

  — Нам бы домик на берегу пруда. С садом, — мечтательно прошептала Настя.  — Ты бы рыбу ловил, я — разводила цветы. Как я мечтаю о своём доме…

  — Да… свой дом… — подтвердил Глеб, прижал к себе жену и закрыл глаза. — Давай ещё немного поспим. Я верю — мечты должны сбываться…

Он глубоко вздохнул и больше ничего не говорил. Настёна нежно обняла супруга.

  — Должны сбываться. Спи, любимый!

Проснулся он от ощущения, что кто-то нежно гладил его волосы. Он открыл глаза, но никого не увидел... кроме сидящего на своей койке соседа-весельчака.

  — Проснулся? — заметив шевеление Глеба, спросил обрадованный сосед. — А я уже хотел идти за медсестрой. Время — два часа. Вон,  — указал он на стоящие на тумбочке Глеба тарелки. — Я взял тебе обед. Врач на обходе велел не будить. Сказал, что после придет. Вот я и караулю, когда проснёшься.

Глеб испуганно блуждающим взглядом обвел палату.

  — Где я?

  — Ну, тебя и вставило! — расхохотался сосед. — Это у тебя после укола амнезия разыгралась?

  — Я в больнице?

  — Ну, наконец! Вернулся! — обрадовался заботливый сосед. — Поешь. Остыло всё, поди.

  — Я думал — это сон.

  Глеб явно расстроился оттого, что больница оказалась явью.

  — Есть не хочу. Спасибо.

  Он сел на койку. Вытянул ноги. Потянулся.

  — Мне приснилась жена. Телефон не звонил?

 — Нет. Не звонил. Здесь вообще плохая связь. Мне, к примеру, ни разу не удалось дозвониться. Врач сказал, что скоро связь восстановят. Что-то на линии случилось.

  Глеб взял с тумбочки телефон. Набрал номер жены.

  — Ошибка соединения, — сообщил приятный женский голос.

Удручённо вздохнув, он положил телефон на место, надел «спортивки» и тяжёлым шагом вышел в туалетную комнату.

  Через некоторое время из туалетной комнаты послышался звук льющейся воды, и баритональное пение: «Ой, мороз, мороз! Не морозь меня!..». С каждой последующей строкой, голос становился все крепче.

  Наконец в дверях показался Глеб. Вид его был не таким напряженным, как ранее. Ближе к радостному.

  Сосед-весельчак, изумлённый переменами в товарище, улыбаясь, спросил:

  — Ты в туалете чем занимался? Таблеток наглотался или гашиша курнул?

  — Просто принял всё, как есть. Раз я не сплю — нечего и заморачиваться.

  Он довытирался после душа, и со словами: «Пойду, пройдусь» вышел из палаты.

  В коридоре было столпотворение. Так как на прогулку не выпускали, больные ангажировали коридор, бродя по нему от начала в конец и обратно.

  Глеб влился в общий поток бесцельно блуждающих особей мужского и женского пола. По окончании моциона вернулся в палату и завалился не раздеваясь на кровать в ожидании врача.

  С раздачей лекарств, в палату вошла медсестра.

  — Вам таблетки и укол.

  Глеб проглотил таблетки и подставил руку. После укола он почувствовал необыкновенную лёгкость.

  Медсестра что-то говорила, но он её не слышал. Приятная истома разлилась по телу. Он увидел радугу, которая трансформировалась в разноцветные круги, а круги, в свою очередь — в громадных размеров паровоз. Паровоз летел прямо на него, а он не мог пошевелиться. Налетев на Глеба, паровоз пролетел сквозь него и, прогудев где-то сзади, исчез.  Глеб остался стоять, но уже в пустыне. Вокруг ползали огромные пауки и змеи. Все дышало враждебностью. Вот появился львиный прайт. Рычащие львы набросились на него, и Глеб провалился в темноту.

  — Милый! Что с тобой? Проснись!

  Глеб открыл глаза и увидел испуганное лицо жены.  Настя трясла его за плечо.

  — Настя? — вырвался у него удивлённый возглас.

  — Да, котёнок, это я. Фух! Ты так стонал, что я испугалась за тебя. Ты не пугай так больше!

  — Меня, что, пока я спал, привезли из больницы?

  — Из какой больницы, дурачок? Это снова твои сны?

  Глеб обескураженно смотрел на жену. Его лоб и нос покрылись испариной.

  — Так, значит,  я не лежу в больнице?

  — Нет, любимый. Ты лежишь со мной в своём доме, — немного успокоившись сама, успокоила его жена.

  Глеб улыбнулся.

  — Настя, не поверишь, какие я вижу сны! И настолько правдоподобные!

  Уголком пододеяльника он промокнул пот на лице.

  — Который час?

  — Десять утра. Пора вставать. У тебя сегодня дневной спектакль. Просыпайся пока.     А я пойду приготовлю завтрак, — наконец улыбнулась и Настя.

  Она поцеловала мужа и вышла из комнаты.

  Оставшись один, Глеб прикрыл глаза — и попытался вспомнить свой сон. Но хитрый лучик утреннего солнца, коварно проникший через маленькую щё-лочку  неплотно задёрнутых занавесок,  ярким волшебным ластиком скользнул по глазам,  не оставив места даже обрывкам воспоминаний.

  Глеб встал с кровати, умылся, оделся, с удовольствием съел приготовленный Настёной круасан, выпил чашечку утреннего кофе, поцеловал жену и напра-вился на «прогон» дневного спектакля.

  Зайдя в гримерку, на своем столике он обнаружил записку, предлагающую ему не уходить до встречи с помощником адвоката.

  Не успел он до конца удивиться, как в дверь постучали.

  — Да-да, — крикнул Глеб, кладя записку на столик.

  В дверном проёме показалась рыжая кучерявая голова молодого человека в очках.

  — Можно? — скрипучим голосом спросила голова.

  — Проходите.

  Дверь распахнулась, и оказалось, что голова была не сама по себе, а прикреплена  тощей шеей к  длинному худому туловищу, одетому в дорогой шерстяной костюм. Галстук очкарика был пристегнут к накрахмаленной рубахе золотой заколкой. Молодой человек профессионально улыбнулся.

  — Простите. Вы Стрельцов?

  — Да, я.

  Бросив мимолётный взгляд на столик, молодой человек быстрым шагом подлетел к Глебу.

  — Простите, господин Стрельцов! Я вас долго ждал. Моя фамилия Григорьев. Помощник адвоката Семёнова.

  С этими словами он протянул Глебу руку.

  — Это я оставил записку, чтобы вы не ушли…

  — А чем, собственно, могу…

  — У меня для вас пакет, — перебил его помощник адвоката, вытаскивая из новень-кого кожаного портфеля бумажный увесистый пакет с надписью на английском языке: «Вниманию господина Стрельцова». Глеб повертел пакет в руках, посмотрел на почтовый штемпель. На штемпеле прочитал: «Соединённые Штаты Америки». Осторожно, словно опасаясь взрыва бомбы, оторвал один край, и вытащил содержимое. Внутри пакета оказалась внушительная кипа бумаг на английском языке.

  — Это завещание вашего дяди и прилагаемые к нему документы, письма адвокатов, брокеров и нотариальные справки, — поспешил прокомментировать бумаги худосочный очкастик. ...